Юлия Добровольская - Голос ангела [cборник]
Сурен держал мои ладони в своих. Горячая армянская кровь высекала искры из серых балтийских глаз, а степенная эстонская сжимала желваки на смуглых скулах.
Моя славянская кровь то стыла в жилах, то закипала. Волновалась ли я так хоть раз в своей жизни?..
Объявили, что через пять минут…
— Я буду в Питере через две недели. — Я подняла глаза. — У меня каникулы…
Это был наш с Ленкой сюрприз. Домашняя заготовка.
Сурен изменился в лице. Его буйный темперамент прорвался сквозь заслон сдержанности.
— Наташа! — И он прижал меня к себе.
А потом поцеловал.
Как я могла прожить двадцать семь лет в браке, не узнав, что такое поцелуй мужчины?
Да вот так и могла…
Часть третья
— Татка! — Нуська кричала с конца перрона и бежала ко мне, размахивая руками.
Мы вцепились друг в друга, крутанулись пару раз, едва не сшибив кого–то с ног. Видел бы Лордик… При нем мы ведем себя гораздо сдержанней.
— Поедем или пройдемся?
— Пройдемся.
Погода стояла тихая и теплая, совсем не ноябрьская, вещей у меня было всего–навсего сумка с парой тряпок и мелочами.
— Согласная я, — сказала Нуся.
И мы пошли по хмурому каменному городу, который я так и не сумела полюбить, в отличие от моей подруги. Для того чтобы любить его, думала я, в нем нужно родиться. Или пережить нечто значимое.
Правда, теперь, когда я знала, что здесь живет человек, воспоминания о котором приводили меня в совершенно незнакомое доселе состояние, я ступала с благоговением по его земле.
Мы сели в кафе позавтракать.
Я думала: рассказать все прямо сейчас или позже, дома?
Но единственная подруга на то и таковая, чтобы чуять тебя до нутра. Безо всяких слов.
— Сейчас расскажешь или потом?
Вместо ответа, я расплакалась.
Нуська молча протянула мне пакет с носовыми платками.
Когда я, отсморкавшись, подняла на нее глаза, она улыбалась во весь рот.
— Тебе что, Лялька сказала?
— Что сказала? — Она играла со мной.
— Ну… то, о чем ты спрашиваешь…
— Что ты, влюбилась, что ли?
Я молча опустила голову.
— Да у тебя ж на лице все написано! — Нуська засмеялась. — Ну… кроме имени.
— Сурен…
— Краси–иво! — Она прицокнула языком и достала сигарету.
— Тебе правда Лялька ничего не рассказывала?
— Нет, нет же! Говори! — Нусины глаза азартно блестели.
В отличие от меня Нуська знала, что такое любить и быть любимой. Со всеми сопутствующими этому состоянию обстоятельствами. Она посвящала меня во все свои романы и связанные с ними переживания.
Иногда она рассказывала о тонкостях в интимной сфере своих отношений с мужчиной. Но это для меня было все равно что лекции по высшей математике, которые я слушала полтора года в нашем гуманитарном вузе, абсолютно ничего в ней не понимая. Правда, сдала на пять…
Как–то на заре моего замужества она спросила:
— Ну и как твой Лордик в постели?
Я очень тактично дала ей понять, что на эту тему она может и не пытаться задавать мне вопросов.
— Ладно, ладно, — сказала Нуська, — я же вижу, что он огненный мужчина, у вас небось до утра простыни дымятся… Скромница ты моя.
Неужели она так и думала?..
Я коротко рассказала подруге о моем летнем романе длиной в два с половиной дня и его четырехдневном продолжении в Москве.
— Так ты еще… вы с ним еще… мальчик и девочка, что ли?.. — сформулировала Нуся как могла деликатно животрепещущий вопрос.
— Да, — ляпнула я, даже не успев сообразить, что эта часть моей жизни всегда была под табу.
— Н-да… — протянула она. — Завидую, у тебя все еще впереди…
— Что впереди?
— Новый поворот… То, что за ним… Это всегда восторг. Правда, — добавила она, — бывают и разочарования… Но мы–то с тобой женщины взрослые, имеем опыт… с посредственностью связываться не станем…
— Нуся… — Я посмотрела на нее умоляюще. — Какой опыт! Я вообще еще женщиной не была!
— Что?!.
Мы продолжили у нее дома.
До встречи с Суреном у меня было время. Несмотря на субботу, он на работе — сдача тиража. Я должна позвонить ему в час.
Нусино лицо в продолжение моей исповеди принимало те же выражения, что и лицо дочери. А мне потребовалось уже меньше эмоций для рассказа. Я даже посмеивалась над собой в некоторых местах.
— Да-а, дорогая… — сказала подруга после того, как я замолчала. — Возможно, это тот случай, когда лучше поздно…
— Я боюсь, Нуся. — Это была правда.
— Чего?
— Что не понравлюсь ему… в… ну, как женщина… А я, кажется, уже люблю его.
Я была на грани слез. Но плакать мне сейчас было нельзя — на моем лице слезы не высыхают бесследно, как у киношных героинь, мне потом с красным носом и опухшими глазами полдня ходить.
— Любовь тебя и научит, — не очень уверенно сказала Нуся. — Но мы еще что–нибудь придумаем. Ты к нему идешь?
— Нет. Предполагалось, что я живу у тебя.
— Тем лучше, время есть. — Она усмехнулась. — У меня никогда не получается выдержать паузу… во всяком случае, если обоим все понятно. Чего тянуть, в пионеров играть? Взрослые люди… осознанно делают свой выбор…
Я снова слышала слова дочери.
Сурен схватил трубку — не успел закончиться гудок.
Мы договорились встретиться через полчаса около моста, рядом с нашим домом. Еще на море мы выяснили, что, оказывается, и он, и моя подруга живут в одном районе, в десяти минутах друг от друга, по разные стороны Фонтанки.
Я была в полуобморочном состоянии. Нуське даже пришлось на меня прикрикнуть — и это помогло.
Ровно через тридцать минут Сурен подходил к мосту — мы смотрели из Нусиного окна на втором этаже.
— Без цветов… — разочарованно протянула подруга.
Я металась по прихожей — от двери к зеркалу. Где моя выдержка? Где мои манеры? Где мое все?..
Сурен распахнул пальто и протянул мне маленький букетик крохотных белых цветов.
— Вот… Моя коряга расцвела… Перед вашим приездом.
Сурен рассказывал, что в его квартире чего только не растет. Стоит ему воткнуть в землю любой огрызок, отросток, бросить семечку — как все это принимается буйно зеленеть и цвести.
— Спасибо. — Я незаметно помахала букетиком за своей спиной, я знала, что Нуся во все глаза смотрит сейчас нам вслед.
Сурен спросил о моих планах. Я сказала, что в полном его распоряжении. И еще — если он не против, моя подруга ждет нас вечером на чай с тортом собственного приготовления.
Он был не против.
В квартире Сурена и вправду всюду буйствовала зелень. Он подвел меня к той самой коряге, разродившейся белыми живописными венчиками. А рядом в горшке под банкой пробивался зеленый росток.
— Это из лагуны, — сказал Сурен. — Я загадал, если прорастет…
— Тогда что? — Конечно, я догадывалась об ответе.
— Вы ко мне приедете.
— Вот я и приехала.
— Нет, не так… Навсегда. — Он обнял; меня.
У меня захватило дух. Но я еще не была готова. Я пребывала в сомнениях и опасениях. Я боялась расслабиться.
Сурен почувствовал это и отпустил меня.
Меня растрогали романтизм и деликатность этого сурового мужчины.
Интересно, подумала я, осматривая жилище Сурена, моя квартира — такое же продолжение меня?
Меня какой? — спохватилась я, настоящей или той, какую из меня сделали мои родители и муж?
Моя квартира — стерильное во всех отношениях жилье. Ничего лишнего, ничего не на своем месте, ничего, что могло бы смутить стройное течение мыслей, поступков, самой жизни…
По–настоящему моя обстановка — в Нуськиной однокомнатной, тесной, напичканной всякой всячиной квартирке. И еще у Ленки мне нравится.
У Сурена мне тоже понравилось. Аскетизм плавно перетекал в артистизм. Разномастица обстановки выглядела как реализованная эклектика — все легко и непринужденно, практично и функционально.
Сурен накормил меня вкусным обедом.
Мы снова много говорили, но электричество накапливалось в воздухе.
Около шести часов мы оба, похоже, с облегчением засобирались к Нусе.
— Какие цветы любит ваша подруга?
— Большие белые хризантемы.
— А из напитков что предпочитает?
— Мартини.
* * *Мы пришли упакованными по высшему разряду. Нуся принялась причитать по поводу бешеных трат — она волновалась и несла всякую чушь.
— А я вас знаю, — сказала она, когда я представила их друг другу. — Я вас в гастрономе нашем встречаю.
— К сожалению, — сказал Сурен, — не могу ответить тем же, я почти не смотрю по сторонам.
— Ничего удивительного, я женщина незаметная… Не то что наша Тата. — Нуся беззастенчиво кокетничала.
Благодаря моей подруге и — отчасти — напиткам, принесенным Суреном и выставленным хозяйкой, атмосфера постепенно разрядилась, и мы уже болтали и хохотали, как будто всю жизнь провели в одной компании.
